Соседка по палате

[nika_el]

В больницу я вселялась поздним вечером. Соседка моя еще не спала, но и особых признаков жизни не подавала. Мне трижды пришлось спрашивать у нее, могу ли я погасить свет. Не дождавшись реакции, щелкнула выключателем и получила в ответ невнятную, но явно полную возмущения тираду. Махнула рукой, включила опять лампу и завалилась в постель — авось и так засну, боль-то отступила. Через полчаса заглянула медсестра и решительно навела в палате ночной покой, оставив лишь тусклые ночники... Впрочем, ненадолго. Старушка-соседка спала беспокойно, то и дело просыпалась, то ей попить, то пописать, то еще чего, вызывала медсестру, и всякий раз в палате включался свет... Словом, ночка мне выпала та еще... и не последняя такая.

Как выяснилось позже, старушка моего появления вовсе не заметила. Во всяком случае, на следующий вечер из беседы соседки с навестившей ее дочерью, я узнала, что в больницу попала только утром и что совсем-совсем не говорю по-немецки. С дочерью мы, кстати, тут же пообщались, но убедить маму, что со мной вполне можно объясниться, ей все-таки не удалось — уже на следующий день старушка снова сообщала своим посетителям, что на меня можно не обращать внимания, потому что я все равно ничего не понимаю. Вероятно, я не вполне успешно прятала усмешку, потому что посетители тут же начинали разговаривать со мной и пытались развеять старушкины заблуждения.

Впрочем, я на ее счет тоже заблуждалась, будучи уверена, что соседка пребывает в глубоком маразме. И при этом она на мой счет заблуждалась не вполне, поскольку я ее понимала действительно с трудом: вставные челюсти и баварские корни делали свое дело.

Звали бабку фрау Пихь. «Не Пехь (Pech — смола, а в переносном смысле — неудача, невезение), а Пихь (Piech)!» — не уставала она поправлять. По правде говоря, вид у нее был довольно несчастный. Такой же взъерошенный, как ее фамилия. Но когда я прочитала на табличке ее имя — Маргарета, соседка как-то сразу выросла в моих глазах, расправила плечи и даже слегка помолодела. И начала выздоравливать.

А в одно почти прекрасное утро в палату зашла девушка и представилась: «Я новая практикантка, меня зовут Грейси». Соседка моя встрепенулась и отозвалась: «А меня — Грета. Маргарета». Так я узнала, что хрестоматийное «Грета» происходит от Маргареты. Баварские корни проросли в моем сознании аккуратным таким деревцем, старушка со всеми своими именами обрела форму и характер, и мы наконец смогли общаться. Я слушала про сына, который болеет и потому не может водить машину, но ему скоро снова разрешат, потому что он регулярно принимает таблетки и чувствует себя совсем хорошо. И про волнистого попугайчика, который выклевывает зернышки из яблока, ест с хозяйкой из одной тарелки, и говорит: «Петер идет!». Петер — это сын старушки. И про дочку Монику, которая обещала сегодня прийти и помыть ей голову... А по вечерам я помогала фрау Пихь разобраться с телефоном, чтобы она могла позвонить своим родным: она все время забывала, что надо сначала нажать зеленую кнопку, после нее нуль, и только потом набирать номер...

А потом она плакала, когда я уходила домой...

Вид из больничного окна (мобильником через стекло):

Надеюсь, это мой последний больничный постинг.